Lietuvių 
Русский Бреннер Ч. Роль психического конфликта в душевной жизни
Идея душевного, или интрапсихического конфликта была важной с самого начала развития психоаналитической психопатологии. Я говорю “с начала”, но она сохраняет свою важность до настоящего времени.
Сегодня на основании доступных нам теперь данных выясняется, что конфликт не ограничивается психопатологией. Напротив, психический конфликт в столь же большой степени характеризует нормальную психическую жизнь, как и психическое заболевание. События детства неизбежно порождают серьезные психические конфликты, которые имеют значение как для нормального, так и для патологического развития и дальнейшего функционирования личности. Страхи и страдания раннего детства, тревога и депрессивные эмоции, связанные в тот период жизни с инстинктивными желаниями, оставляют неизгладимый след в каждом из нас. Это не означает, что все детство состоит из конфликтов и страданий, в нем также и масса радостей, но оно никогда не было столь радостным, как большинство из нас любит говорить о своем детстве. Конфликты детского возраста определяют конфликты взрослой жизни. Тревоги во взрослой жизни, депрессивное настроение и аффекты являются следствием, эхом тех же переживаний в раннем детстве.
Я думаю, что лучше всего будет начать с определения или описания того, что есть психический конфликт как термин, используемый в психоанализе сегодня. Каковы составляющие конфликта и как они взаимодействуют в том, что мы называем конфликтом?
Первым элементом каждого конфликта является инстинктивный импульс (drive derivative), детское инстинктивное желание. Здесь имеется в виду желание приятного удовлетворения либидинозного или агрессивного типа. Поскольку каждое такое детское желание содержит как либидинозные, так и агрессивные элементы, то проще объединить их и просто говорить о желании сексуального удовлетворения, где “сексуальное” подразумевает и либидинозное, и агрессивное одновременно. Обычным желанием такого рода в эдиповом периоде является желание видеть в одном из родителей мужа или жену и избавиться от другого как от соперника. Помните, что эти чувства обращены на определенных маму и папу, не на любых родителей, а на собственных родителей каждого ребенка. Каждый инстинктивный импульс, другими словами, касается определенных фигур в жизни каждого ребенка. Каждое инстинктивное желание уникально и отлично от другого по существенным признакам. Когда мы исследуем свой опыт работы со многими пациентами, то видим черты сходства, достаточно серьезные и далеко идущие, чтобы можно было классифицировать инстинктивный импульс как имеющий отношение к положительному эдипову желанию. Тем не менее, когда кто-либо работает с пациентом, он наблюдает уникальный феномен, специфичный для данного больного. Он специфичен не только вследствие специфичности действующих лиц, персонажей драмы. Он столь же специфичен своими деталями: к примеру, частями тела, которые должны быть стимулированы, или тем, что хочет пациент сделать определенному родителю, или тем, как формировался ребенок, и т.д. Концепция влечения — это обобщение, сделанное на основе исследования желаний множества индивидов, желаний, наблюдаемых с помощью психоаналитического метода. Инстинктивный импульс — это желание или желания одного человека, также наблюдаемые с помощью метода психоанализа.
Либидинозное удовлетворение тесно связано с определенными частями и деятельностью тела, главным образом с тем, что Фрейд называл эрогенными зонами. Удовлетворение агрессивности связано с этими зонами в меньшей степени. Фрейд справедливо подчеркивал, что в сексуальные желания детей включается не только то, что мы называем нормальной сексуальностью у взрослых, но и то, что называется сексуальными перверзиями. Детская сексуальность полиморфна. К эрогенным зонам относятся рот, анус, а также гениталии. Сексуальное поведение и сексуальные желания включают рассматривание, слушание, нюханье, сосание, дефекцию и т.д. С другой стороны, желание ранить, причинять боль, мстить, так же, как и желание быть обиженным и страдать, составляют часть сексуальных желаний детского возраста. Весь спектр садо-мазохистских проявлений в сексуальной жизни имеет своим источником желания раннего детства и конфликты, порожденные ими.
Возвращаясь к нашей главной теме — конфликту, нужно сказать, что первым его компонентом является желание, частично либидинозное и частично агрессивное, направленное на получение приятного удовлетворения. Из анализа и прямого наблюдения предположительно известно, что в первые 18 месяцев жизни основная эрогенная зона — оральная. Примерно с 18 месяцев анальные желания становятся доминирующими, а в три с половиной года в психической жизни занимает свое место стремление к приятной стимуляции гениталий. Важно помнить, что, хотя мы и говорим об оральной, анальной и генитальной фазах детского сексуального развития, но оральные желания не исчезают в 18-месячном возрасте, а анальные, как и оральные, желания не теряют своей важности после трех с половиной лет. Однажды возникнув, желания, связанные с различными эрогенными зонами, сохраняют актуальность на протяжении всей жизни. Желание получить удовольствие от стимуляции оральной и анальной зон продолжает оставаться очень важным в психической жизни четырех- и пятилетних детей, и доказательством тому служат также и конфликты взрослых пациентов. Оральные или анальные фантазии не обязательно являются признаками травмы первых двух лет жизни.
Фрейд утверждал, что психика любого человека функционирует согласно так называемому принципу удовольствия. Все мы, начиная с младенчества, пытаемся получить как можно больше приятного удовлетворения, будь то оральное, анальное, генитальное или любое другое. Человек по сути своей является ищущим удовольствие животным, что неоднократно отмечалось и до Фрейда. Так каким же образом желание удовлетворять инстинктивные импульсы может породить конфликт?
Дело в том, что в детском возрасте желание получения приятного удовлетворения неизбежно вызывает и неудовольствие. Психика функционирует не только для достижения удовольствия. Она руководствуется также императивной потребностью избежать неудовольствия. Человек поистине избегает боли так же, как ищет удовольствия. Каждый ребенок в течение многих лет после рождения зависит от своих родителей не только в плане приятного физического ухода и защиты, но и в плане приятного физического и эмоционального удовлетворения. Сексуальные желания каждого ребенка непременно приводят к проблемам, что в конечном счете вытекает из факта физической незрелости детей в течение столь долгих лет и их зависимости, физической и эмоциональной, от родителей и других взрослых из их окружения. И не только потому, что желание ребенка избавиться от одного из родителей, чтобы заполучить себе другого возбуждает страх возмездия. Физическая незрелость ребенка делает невозможным удовлетворение многих его желаний при любых обстоятельствах; именно это порождает так много несчастья в детстве так же, как это часто бывает во взрослой жизни. Соперничество — не единственная причина того, почему инстинктивные импульсы приводят к неудовольствию в детстве. Другая причина заключается в том, что сексуальные желания детского возраста, особенно эдипова периода, невозможно полностью удовлетворить из-за незрелости сексуального аппарата ребенка. Психологически пятилетний ребенок является сексуально зрелым, физически же он должен ждать, как ему кажется — вечно, того, когда он сможет удовлетворить свои желания. Эти переживания ограниченности возможностей собственного тела нередко вспоминаются как унижение и поражение.
Неудовольствие, связанное с детскими инстинктивными импульсами, и есть то, что порождает, а точнее — является спусковым механизмом конфликта в психической жизни. Это второй компонент психического конфликта, и он может быть легко разделен на две составляющие: первая известна как тревога; вторая — менее знакомый нам депрессивный аффект. Какова же разница между ними?
Каждый аффект состоит из мыслей и ощущений удовольствия или неудовольствия. Тревога и депрессивный аффект не являются исключениями. В том и другом случае имеется ощущение неудовольствия, которое может быть более или менее интенсивным. При тревоге, если неудовольствие интенсивно, говорят о панике или ужасе. Если неудовольствие очень слабо выражено, то говорят о беспокойстве или дискомфорте. При депрессивном аффекте, если неудовольствие интенсивно, говорят об отчаянии или тяжелой депрессии; если оно умеренно, то — о грусти или легкой печали. Что касается мыслей, то при тревоге они всегда связаны с надвигающимися или грозящими опасностью, бедствием. Те же, что являются частью депрессивного аффекта, связаны с происходящим бедствием, которое составляет часть жизни. Простым примером служит ребенок, который, боясь родительского неодобрения или наказания из-за какого-либо инстинктивного импульса, переживает тревогу — слабую, среднюю или сильную. Ребенок же, который чувствует себя нелюбимым или наказанным из-за некоторых инстинктивных желаний, переживает по определению различные виды депрессивного аффекта. Очевидно, эти две формы не являются взаимоисключающими. Напротив, они связаны так тесно, что иногда могут быть практически неразличимы. Гораздо чаще, однако, их легко разделить, и такое разделение клинически важно.
В “Торможении, симптоме и тревоге” (1926) Фрейд перечислил четыре бедствия в качестве идеаторного содержания детской тревоги. В порядке возникновения это: потеря объекта, потеря любви, кастрация и наказание. Время возникновения каждого из них приблизительно соответствует фазам либидинозного развития, обрисованным выше. Самое раннее — потеря объекта — происходит иногда в первые 18 месяцев жизни, потеря, в большей или меньшей степени, любви — в следующие 18 месяцев, а кастрация и страх наказания — во время генитального или эдипова периода, примерно с 3,5 до 6 лет. Тем не менее важно помнить, что, однажды появившись, каждое из этих бедствий продолжает иметь важное значение на протяжении всей последующей жизни человека. Потеря объекта и потеря любви являются такой же бедой для пятилетних, как и для гораздо более младших детей. Они не обязательно имеют прегенитальное происхождение. Все четыре бедствия играют большую роль в психической жизни и тесно переплетаются между собой. Пятилетняя девочка, которая чувствует себя кастрированной потому, что она не мальчик, в какой-то мере несчастна, поскольку для нее кастрация означает, что она не любима так, как хотела бы, чтобы ее любил отец; также кастрация может в ее воображении означать наказание матерью из-за сопернической и смертельной ревности матери. Похожим образом мальчик того же возраста может бояться потерять отцовскую любовь не только ради нее самой, но — гораздо больше — из-за того, что в его воображении это означает, что отец накажет и кастрирует его.
Повторим, что вторым компонентом психического конфликта, действующим как спусковой механизм, является неудовольствие в форме тревоги, депрессивного аффекта, либо того и другого вместе. Тревога определяется как неудовольствие с идеаторным содержанием в виде надвигающегося бедствия. Депрессивный аффект определяется как неудовольствие с идеаторным содержанием в виде уже происшедшего несчастья, свершившегося факта жизни. В каждом случае таким бедствием является либо потеря любви, либо потеря объекта, либо кастрация, либо наказание, тесно переплетенные в конечном счете друг с другом.
Третьим компонентом конфликта является защита. Всякий раз при появлении в связи с инстинктивным импульсом тревоги, депрессивного аффекта или того и другого вместе психика реагирует таким образом, чтобы сократить или уменьшить неудовольствие. Любая такая реакция, каждая попытка сократить или уменьшить неудовольствие называется защитой.
Традиционно концептуализации защиты проводятся в терминах психических механизмов. Термин “механизмы защиты” был предложен Анной Фрейд (1936) в работе “Эго и механизмы защиты”. Несмотря на его популярность и длинную, почетную историю, я, однако, убежден, что этот термин и концепция защитных механизмов вводят в заблуждение.
Традиционное обсуждение защиты начинается с перечисления защитных механизмов: вытеснение, реактивное образование, регрессия, отрицание, проекция, идентификация, превращение в противоположное, превращение пассивности в активность и наоборот, изоляция, идентификация с агрессором и, возможно, альтруистическая капитуляция и обольщение агрессора. Этот список подразумевает и в целом означает, что каждая из перечисленных психических операций является типично, если не исключительно, защитной. Формулировка “Вытеснение — защитный механизм” означает: “вытеснение” = “защита”, вытеснение — психический механизм, используемый только для защиты. На самом деле, однако, это не так. Любые из перечисленных психических операций или механизмов иногда используются для защиты, а иногда — для чего-нибудь еще, например, способствуют добавочному удовлетворению инстинктивного импульса. Ни одна из этих операций не используется исключительно лишь для защиты. Все они не являются защитными механизмами в этом смысле.
Столь же важно то, что защита не ограничивается каким-либо одним таким списком из перечисленных психических механизмов. Все, что уменьшает или устраняет неудовольствие, является защитой, а сюда входит все, на что способна психика. Любая и каждая способность психики используется иногда с защитной целью. Ни одна из психических функций не предназначается только для защиты. Защита не сводится к краткому списку психических механизмов.
Таким образом, намного лучше избегать думать о защите в терминах нескольких психических механизмов и иметь в виду, что все, чем занимается или о чем думает индивид, нацелено на редукцию неудовольствия и независимо от степени эффективности заслуживает определения “защитный”.
Четвертым компонентом конфликта является суперэго — аспект психического функционирования, связанный с моралью, с представлениями о том, что правильно, а что нет в моральном смысле. Существует некоторое различие во мнениях по поводу того, что называть суперэго в первые несколько лет жизни, но в целом есть общее согласие в том, что основная доля его развития как органа психики формируется в конце эдиповой фазы, т.е. на 6 и 7 годах жизни, и что дальнейшее его развитие происходит и позже, в детском и подростковом возрасте. Фрейд (1924) называл суперэго наследником эдипова комплекса.
Лично я считаю, что этот термин чересчур эксклюзивен. Имеется слишком много важных следствий эдипова комплекса для оправдания выделения суперэго как их единственного наследника. Суперэго является в основном одним из важных результатов эдиповой фазы развития, и это неоспоримо. Чтобы понять процесс его формирования, необходимо поставить себя на место 5—6-летнего ребенка.
Для ребенка этого возраста морально правильно то, что приятно его родителям, что заслуживает их одобрения. С моральной точки зрения, неправильно то, что будет им неприятно, что вызовет их гнев и неодобрение. Пяти- или шестилетнему ребенку родители представляются очень могущественными, если не всемогущими высшими арбитрами. Что они называют правильным, и есть правильное. То, что они называют неправильным, есть неправильное. И должен добавить, у них нет необходимости говорить об этом. Достаточно, что ребенок в этом убежден, основано ли его убеждение на факте или на фантазии. Когда ребенок уверен, что тот или иной из инстинктивных импульсов приведет к родительскому неодобрению в виде изгнания, лишения любви либо кастрации, тогда неудовольствие проявляется в форме тревоги. Если же ребенок убежден, что родительское неодобрение и возмездие уже произошло из-за того или иного инстинктивного импульса ребенка, то неудовольствие проявляется в форме депрессивного аффекта. Ожидание родительского неодобрения является тем аспектом функционирования суперэго, который Фрейд назвал страхом наказания. Когда он возникает, то начинает образовываться защита. Ребенок пытается не желать того, что, как он думает, может раздражать его родителя или, в случае депрессивного аффекта, уже вызвало его раздражение. Суперэго в таких случаях участвует в конфликте на стороне защиты. Более того, в своем первом обсуждении суперэго Фрейд (1923) относил функцию защиты скорее к суперэго, чем к эго, от чего вскоре отказался.
Однако функционирование суперэго включает в себя больше, чем защиту от морально неприемлемого желания. Раскаяние, искупление и идентификация с моральной позицией своих родителей, реальной или лишь воображаемой, также являются способами завоевания родительского одобрения и по этой причине — аспектами функционирования суперэго. Одного слова “вина” недостаточно для характеристики эмоций, вызванных моральным прегрешением. Универсальные аспекты функционирования суперэго — самонаказание и самобичевание в качестве путей получения родительского одобрения. Это часто можно легко наблюдать в моральных кодексах поведения различных социальных групп. Евреи и мусульмане, к примеру, верят, что их духовный отец, называемый ими богом, будет любить их и не накажет, если их пенисы будут искалечены обрезанием — обычай, история возникновения которого на тысячелетие старше времени жизни какого-нибудь библейского Авраама. И примеров таких множество.
Психоаналитическое наблюдение зачастую показывает, что мотивированные моралью самобичевание и самоповреждение являются результатом бессознательных импульсов наслать на себя те самые беды, которые я только что описывал, как идеаторное содержание тревоги и депрессивного аффекта, запускающих механизм конфликта. По этой причине стремление к самобичеванию и саморазрушению, возникающее для завоевания морального одобрения, может вызывать против себя защиту, как это происходит в случае инстинктивных импульсов, порождающих интенсивное неудовольствие. В таких случаях суперэго не выступает на стороне защиты, а, наоборот, защита используется против него. Мы сталкиваемся с примерами того, что Фрейд называл бессознательным чувством вины, потребностью самонаказания и самоповреждения, против которых защищаются посредством вытеснения или каким-либо иным образом. Те, кто имеет психоаналитический клинический опыт, знакомы со случаями, когда пациент устраивает себе неудачу или вред, нисколько не осознавая, что страдание это причиняет себе сам. Таким образом, суперэго участвует в конфликте разными способами. Иногда оно оказывается на стороне защиты, а иногда само становится объектом, против которого направлены защитные усилия.
Компонентами психического конфликта являются инстинктивный импульс, неудовольствие в форме тревоги или депрессивного аффекта, защита и проявления суперэго. Каковы же нормальные и патологические последствия этого конфликта?
Результаты психического конфликта — комплексно детерминированный душевный феномен, который ради удобства называют “компромиссным образованием”. Фрейд ввел этот термин для описания невротических симптомов очень рано. Начав развивать и использовать психоаналитический метод, он вскоре обнаружил, что обсессивные, истерические и фобические симптомы являются компромиссными образованиями между детскими сексуальными желаниями, моральными запретами на удовлетворение желания и попытками тем или иным способом избавиться от него. Наши текущие воззрения на компромиссное образование несомненно базируется на ранней фрейдовской формулировке. Каждое компромиссное образование состоит из инстинктивного импульса, тревоги, депрессивного аффекта, защиты и проявлений суперэго. Каждый невротический симптом и каждая черта невротического характера позволяют удовлетворить в некоторой степени инстинкт, проявляют следы неудовольствия, функционируют защитно и выражают некое моральное предписание. Это утверждение проиллюстрирует простой пример.
Подросток, живущий со своими родителями, каждый раз, уходя из дома, повторяет один и тот же навязчивый ритуал: проверяет газовые краны на кухонной плите. Когда его спросили о причинах такого поведения, оцениваемого им самим как обязанность, которой не избежать, которую он должен выполнять, хотя предпочел бы этого не делать, он рассказал о часто возникающей фантазии. В ней он, уйдя из дома, не подозревает, что конфорки продолжают гореть, и в его отсутствие дом загорается и полностью сгорает. Затем в фантазии отец, потрясенный случившимся, умирает от сердечного приступа, а подросток и его мать вынуждены по мере возможностей одни бороться с нищетой.
В том, о чем я только что рассказал, я усматриваю компромиссное образование. В этом случае имеется определенное поведение, названное нами навязчивым ритуалом и сопровождаемое фантазией. Мы предполагаем, что оно явилось результатом психического конфликта, о котором сам пациент знал не много или совсем ничего не знал. Что же говорит нам компромиссное образование о скрывающемся за ним конфликте? Или, лучше сказать, какой вывод мы можем сделать о скрытом конфликте на основании того, что сообщил нам пациент о своем симптоме и связанной с ним ассоциации, т.е. фантазии?
Прежде всего: как обстоит дело с инстинктивными импульсами? Из фантазий подростка можно с высокой долей определенности заключить, что он хотел обладать своей матерью, получить ее только для себя и избавиться от своего отца. Исходя из его ритуала, можно с высокой долей определенности сделать вывод об ожиданиях пациента, что произойдет что-то очень плохое, если он уступит упомянутому инстинктивному импульсу. Он не должен оставлять горящими конфорки, иначе случится беда. Таким образом, его инстинктивный импульс вызывает тревогу.
А как же депрессивный аффект? В его фантазии в результате достижения бессознательно желаемой цели происходит несчастье.
Что касается защиты, то она проявлялась по-разному. Многомесячная аналитическая работа прояснила, что детским желанием пациента было сексуальное обладание своей матерью. Пациент совершенно не осознавал этого, когда впервые рассказывал о своем симптоме и связанной с ним фантазии. Его сексуальные фантазии, как и кастрационные, были вытеснены. Мы могли догадываться о них, а он не мог. Кроме того, сознательно пациент хотел лишь спасти свой дом от уничтожения. Отмечалось чрезмерное беспокойство и желание сделать хорошее вместо плохого. В равной степени пациент не догадывался ни о каком желании убить своего отца. Убил его сердечный приступ, а не то, за что бы пациент прямо или лично был бы ответствен. У него также не было ощущения триумфа от обладания матерью. Напротив, в его фантазиях было горе вместо радости.
И, наконец, суперэго совершенно очевидно проявилось здесь и в бедности, на которую пациент обрекал себя в фантазиях (наказание за плохие желания), и в компульсивном желании убедиться, что газовая конфорка не горит, когда его нет дома.
Как видно из этого примера, вовлеченный в компромиссное образование инстинктивный импульс удовлетворяется в скрытом виде и неполно, но все-таки достигается некоторая степень его удовлетворения, хотя и в форме невротического симптома. Тревога и депрессивный аффект уменьшаются, насколько это возможно. Пока пациент исполнял свой ритуал, он чувствовал себя достаточно комфортно. Не вполне, но гораздо более комфортно, чем если бы осознавал, чего он хочет на самом деле. Защита искажала и ограничивала удовлетворение инстинктивного желания, и благодаря этому неудовольствие держалось под контролем. Свою роль играли также и проявления суперэго.
Когда же компромиссное образование нормально, а когда — патологично? Когда оно является невротическим симптомом или чертой характера, а когда — аспектом психического функционирования, заслуживающим того, чтобы называться нормальным?
Ответ на этот вопрос не прост. Хотя, думаю, можно сказать здесь следующее. Компромиссное образование должно считаться нормальным, если: позволяет в достаточной мере получить приятное удовлетворение инстинктивного импульса; сопутствующие тревога и депрессивный аффект не очень сильны; торможение функции в результате действия защитных усилий индивида не слишком велико; используется не очень сильное самонаказание и самоповреждение; не возникает слишком серьезный конфликт с окружением, т.е. в основном с теми людьми, с которыми человек контактирует в жизни. Компромиссное образование заслуживает определения “патологическое”, если, наоборот: не приносит достаточно приятного удовлетворения; имеется слишком много неудовольствия; чрезмерно заторможена функция; очень велико самоповреждение/самонаказание; слишком сильны трения с окружением.
То, что я до сих пор имплицитно говорил о компромиссных образованиях, я хотел бы ясно теперь высказать. Все, что есть сознательного в нашей душевной жизни, все, что действительно важно и интересно для нас в наблюдениях за психическим функционированием других, — все это есть компромиссное образование как результат возникших в детстве конфликтов, спровоцированных неудовольствием, возникшим в связи с инстинктивными желаниями. Нормальные и патологические компромиссные образования составляют все, что мы считаем важным в душевной жизни.
Ни один психоаналитик не сомневается в важности компромиссного образования при психическом заболевании. Все те из нас, кто лечит душевнобольных с помощью психоаналитически ориентированной психотерапии или психоанализа в узком смысле слова, более или менее ясно понимают, что симптомы и черты характера, на которые жалуются наши пациенты, это компромиссные образования, возникшие на основе психических конфликтов зарождение которых следует искать в инстинктивной жизни детства. Я не ожидаю единодушного согласия с утверждением, что все, относящееся к нормальной душевной жизни, также состоит из компромиссных образований, берущих начало в детских инстинктивных желаниях.
Думаю, одна из причин возможного несогласия заключается в том, что психоаналитический метод меньше используется и меньше подходит для изучения нормальных психических феноменов, чем для патологических. Никто не собирается лежать на кушетке в течение 50 минут по пять раз в неделю и говорить обо всем, что приходит в голову, незнакомому человеку без достаточно веского для этого повода. Насколько мы знаем, единственно серьезный побудительный мотив к этому — невротическое страдание и надежда на облегчение или излечение. Что позволяет использовать психоаналитический метод для изучения нормальных психических феноменов, так это нормальность многих сторон душевной жизни наших невротических пациентов, и в процессе анализа временами появляется шанс узнать больше о нормальных феноменах, чем с помощью других методов. Сам Фрейд при изучении снов, неверных действий и ошибок пришел к оценке их как своего рода границы между нормой и патологией. Вот почему он называл неверные действия и ошибки примерами психопатологии обыденной жизни. Думаю, можно сделать несколько шагов дальше в этом направлении, что я и постараюсь проиллюстрировать.
Пример. Сорокалетний акушер был старшим из шести детей. Все его братья и сестры, как и он сам, родились в сельском доме, где его родители жили, когда он был ребенком. Каждые роды становились большим событием, сильно его интересовавшим, но присутствовать при родах ему не разрешалось, хотя наблюдение за рождением животных было обычным для него занятием с ранних лет.
Таким образом, выбор пациентом профессии оказался нормальным аспектом психического функционирования, удовлетворявшим возникшее в раннем детстве желание наблюдать за родами матери. Этим также удовлетворялось его детское желание превзойти своего отца, который всегда почтительно относился к доктору, посещавшему мать во время ее многочисленных родов, и активно ему помогал. Этот выбор был также связан с тревогой и депрессивным аффектом, сопровождавшими детские инстинктивные импульсы. Как акушер он всякий раз, когда рождался очередной младенец, чувствовал свою компетентность и испытывал самоуважение, а не чувство незначительности и бесполезности, какое ощущал, будучи мальчиком.
Выбор профессии включал также защиты против детских желаний. Ни одна из женщин, которых он наблюдал во время их родовых мук, не была его матерью и ни один из обращавшихся к нему за помощью мужей не был его реальным отцом. Ревность и кровожадные детские желания держались под контролем благодаря его доброжелательности к пациенткам и полезности для них. Короче говоря, его выбор профессии был именно формой компромиссного образования, созданного тем же способом, как и обсессивный симптом у описанного мною выше юноши, который проверял газовые краны всякий раз, уходя из дома.